На фоне череды неутешительных прогнозов Мирового валютного фонда и Минфина РФ относительно замедления роста ВВП России вполне резонным представляется более пристально рассмотреть перспективы отечественной ИТ-отрасли в условиях общей рецессии.
В рамках данного обзора мы решили узнать мнение экспертов о таком разрекламированном и распиаренном сегменте отрасли ИТ, как стартапы — венчурные (с повышенными рисками) проекты с привлечением сторонних средств, как правило, создаваемые малыми коллективами с нуля, «на коленках». Несколько лет назад государство и портфельные инвесторы явно сделали на них серьезную ставку. Какова же их реальная и потенциальная отдача? Способны ли они внести ощутимый вклад в экономику страны? Когда его можно ожидать?
На волне эйфории
Отправной точкой массового стартап-движения в сфере ИТ опрошенные нами участники рынка считают рубеж
Как считает менеджер РВК, люди тогда полагали, что Интернет — это некое пространство для бизнеса, в котором можно и нужно вовремя застолбить за собой определенные участки, чтобы потом зарабатывать на них большие деньги. (Примерно как захватить раньше остальных торговые площади перед Олимпийским комплексом в Москве для продажи шаурмы в палатках.) В общем, расчет инвесторов был на то, что все эти новые компании станут и дальше расти с головокружительной скоростью.
Ситуация также усугубилась тем фактом, что в мире в тот момент в принципе было достаточно много свободных денег, которые искали своего применения. (В частности, немалые средства достались хардверным высокотехнологичным проектам, связанным, прежде всего, с сетями). Так что, заключает г-н Людмирский, если бы не появился вышеупомянутый пресловутый пузырь, его, что называется, следовало бы выдумать.
Сильнейший перегрев рынка продолжался до середины нулевых годов, а затем пузырь с треском лопнул. Ставки в игре с запуском стартапов резко снизились, и заметно уменьшилось число желающих в нее играть. Само слово «стартап» на какое-то время на Западе стало ругательным.
По мнению г-на Людмирского, в нашей стране аналогичные процессы происходили не только с некоторым отставанием, но и с поправкой на определенную российскую специфику. (У нас все же не так развиты институты фондового рынка, поэтому осуществлять чисто финансовые операции со стартапами сложнее, чем в США.) Но суть при этом все же не отличалась — люди захотели сыграть на высокотехнологичном рынке в полном соответствии с общей теорией, что нужно делать со свободными деньгами. А заключается она в том, что примерно треть средств стоит вложить в абсолютно надежные активы, вторую треть — в среднерисковые, а оставшуюся часть — в истинно венчурные, чтобы в случае удачи очень крепко на них подняться.
Отрезвление
Первые ощутимые признаки снижения градуса эйфории, по всей видимости, начали проявляться в России в 2011 г. К тому моменту стало заметно, что изрядная часть молодых инноваторов вовлеклась в так называемую «веселую тусовку». В Москве и других городах регулярно стали проводиться различные пафосные тематические мероприятия, конкурсы с награждениями и пр. Прислушавшись на них к коктейльным разговорам «гаражных» гениев, можно было услышать о том, кто из них, куда, на какой курс, в какую страну съездил, как можно грамотно бесплатно просочиться на тот или иной эвент, где лучше засветиться перед инвесторами, кто какой процент дерет и т. д. Многие очевидно увлеклись своеобразным спортом по привлечению инвестиций и охоте за грантами. Собственно инновации в таких условиях явно не могли не отойти на задний план.
Отсутствие измеримых реальных результатов (историй коммерческого успеха проектов) пока списывалось на молодость стартапов. Однако в медийном пространстве уже стали появляться критические отзывы авторитетных экспертов. В частности, не нуждающаяся в представлении Наталья Касперская (в настоящее время генеральный директор группы компаний InfoWatch) в интервью нашему изданию в сентябре 2011 г. жестко ставила под сомнение жизнеспособность стартап-модели для российской отрасли. В ее понимании, полноценно она прижилась только в США. В других же продвинутых по части ИТ странах, вроде Японии, Индии, Китая и пр., успешные ИТ-проекты либо принадлежат крупным конгломератам, либо отпочковались от больших компаний (модель «спин-офф»), либо поддерживаются государством.
В конце мая 2013 г. в Москве на открытии Весеннего университета Национальной ассоциации бизнес-ангелов генеральный директор и председатель правления РВК Игорь Агамирзян дал оценку сложившемуся в России рынку венчурных инвестиций: «Рынок обладает рядом диспропорций: по секторам, стадиям, соотношению реальных инвестиций и доступных на рынке денег. Мы выделяем несколько ключевых моментов. В России большая часть инвестиций (около 70%) идет в интернет-проекты, причем в основном не в серьезные ИТ, а в электронную коммерцию, которая не имеет прорывного потенциала и глобальных перспектив. На инвестиции в life science, т. е. весь кластер, связанный с биотехнологиями и фармацевтикой, который, по нашим оценкам, является вторым по привлекательности и скорости роста, — остается около 15%. Около половины всех денег инвестируется в проекты поздней стадии. На ключевой сегмент работы, посевной, у нас приходится меньше 5% доступных на рынке денег. Мы также видим, что на венчурном рынке есть переизбыток денег, нехватка проектов и компаний, в которые можно инвестировать всерьез».
Комментируя чуть позже это выступление, г-жа Касперская полностью с ним согласилась. В ее понимании, изложенные выше факты свидетельствуют о том, что наши инвесторы рассчитывают исключительно на быструю прибыль. Они не заинтересованы во вложении средств в сложные и дорогостоящие фундаментальные разработки; это дело государства и крупных корпораций. В итоге г-жа Касперская заключает, что в отличие от последних стартапы очевидно не могут стать движущей силой российской экономики.
Реальность и перспективы
Несмотря на определенное отрезвление, стартап-движение в нашей стране набирало обороты вплоть до прошлого года. Как отметил управляющий директор Фонда посевного финансирования Microsoft в России Сергей Еремин со ссылкой на исследование РВК, в 2013 г. российский рынок венчурных инвестиций стал четвертым в Европе по темпам роста. Лишь после данного пика динамика пошла на спад, о чем свидетельствуют последние тематические отчеты текущего года.
При этом Дмитрий Людмирский указывает на то, что в России не обязательно должна полностью повториться западная история с громким схлопыванием пузыря. Сейчас он находится в относительно стабильном состоянии, а в дальнейшем вполне может просто плавно сдуться. Вторичные пузыри ведут себя более спокойно — медленнее растут и медленнее стагнируют.
Г-н Еремин считает, что сейчас рынок венчурных ИТ-инвестиций уже достиг определенной зрелости. После бума, когда в эту систему вовлеклось очень много различных участников, наступил момент, когда в игре преимущественно остались те, кто реально делает дело. Рынок переместился в сторону более поздних стадий финансирования проектов. По мнению г-на Еремина, это означает, что некоторое количество успешных стартапов все же успело возникнуть и теперь есть перспективные компании, в которые можно более надежно вкладывать деньги в расчете на прибыльные экзиты — выходы из уставного капитала, продажу акций.
По словам г-на Еремина, реальные размеры российской венчурной экосистемы, а значит, и уровень эффективности стартап-модели можно будет оценить лишь по прошествии определенного времени, когда появятся (либо не появятся) те самые успешные экзиты. С учетом европейской практики, где цикл от финансирования проекта до продажи акций примерно составляет семь лет, г-н Еремин предлагает дождаться 2015 г., когда соответствующий период времени минет с момента зарождения большинства наших стартапов первой волны.
Со столь длительным периодом ожидания результатов от конкретного проекта не согласен г-н Людмирский. Он считает, что наши циклы значительно короче, чем на Западе: разорение или успех приходят через год-два после старта проекта. Соответственно большая часть из выживших компаний, которые зародились в
Впрочем, по мнению г-на Людмирского, даже если венчурный сектор не приобретет значимый удельный вес в экономике, он все равно станет играть важную гуманитарную роль, являясь так называемым локомотивом развития технологий и привлекая в данный сектор людей из других областей.
Г-н Еремин также склонен считать (не дожидаясь 2015 г.), что в целом стартап-модель так или иначе себя оправдывает. Каким-то образом катализировать малый инновационный бизнес в стране в любом случае нужно. И как показывает практика, несмотря на то что многие, например, считают модель «спин-офф» более эффективной, малый ИТ-бизнес сейчас ширится именно за счет стартапов (их на порядки больше «спин-оффов»). Кстати, этим объясняется явный перекос на рынке в сторону клиентоориентированных проектов (b2c). Когда у тебя нет соответствующей экспертизы и многолетнего опыта работы в больших компаниях, только и остается, что создавать продукты для конечных пользователей. Когда же такой опыт есть, тебе проще найти применение своему пониманию бизнес-процессов в крупных структурах, создавая решения для них (b2b). Этим обычно и занимаются «спин-оффы».
В том, что стартап-модель имеет право на существование, уверен и менеджер по развитию инноваций и предпринимательства Intel в России Алексей Николаев. По его убеждению, здесь нужно четко сегментировать рынок. Есть уже устоявшиеся секторы, в которых прогресс завязан на серьезные наукоемкие предприятия, а проекты требуют больших финансовых вложений с минимальными рисками. Наряду с этим есть и другие секторы, где ландшафт еще только формируется, — передний край применения новых подходов. И вот в этих областях (которых в рыночном смысле еще как бы нет) именно стартапы, способные оперативно попробовать ту или иную модель использования технологий, могут быть абсолютно жизнеспособны и компетентны. Таким образом, по мнению г-на Николаева, общая структура экономики должна быть сбалансированной и включать как крупные компании, которые на гора выдают прогнозируемый результат, так и небольшие коллективы экспериментаторов, действующих методом проб и ошибок.
