В том, что с государством (тогда говорили — с советской властью) не стоит играть в азартные игры, наш народ убедился еще в далекие времена расцвета многочисленных лотерей. А что если стать его партнером в подобных начинаниях? По мнению Национальной ассоциации инноваций и развития информационных технологий (НАИРИТ), опросившей так называемых инноваторов, те в большинстве своем возлагают немалые надежды на участие государства в венчурном инвестировании. В отличие от других форм инвестиций, венчурная по своему определению предполагает, с одной стороны, высокие риски, а с другой — огромные прибыли в случае успешного развития того или иного проекта. Ну чем не азартная игра? Хотя во всем мире венчурный бизнес активно развивается, в нашей экономике он не играет практически никакой роли. О том, как сломать эту нелепую традицию, и шел разговор на круглом столе, организованном НАИРИТом.
По словам менеджера Citigroup Васила Худака, в мире есть разные модели участия государства в венчурных фондах: от европейской, оставляющей ему в основном функции регулятора, до азиатской, предполагающей формирование фондов государством и последующее привлечение частного капитала. Многое будет зависеть от того, какой путь выберет Россия. Судя по всему, на данном этапе государство решило взять инициативу на себя и пойти по пути частно-государственного партнерства. Половину средств в таких фондах будут составлять государственные деньги, а другую половину — инвестиции со стороны коммерческих фирм. Иными словами, часть рисков государство соглашается взять на себя. Как оно поведет себя в случае реального успеха инновационного проекта? По мнению директора по инвестициям Российской венчурной компании Яна Рязанцева, частный инвестор в таких ситуациях будет защищен, имея по уставу преимущественное право на выкуп доли, принадлежащей государству. Так ли это, покажет будущее, но уже сегодня следует прислушаться к рекомендации Васила Худака: “Важно создать четкие и прозрачные правила сотрудничества всех сторон”.
Финансирование венчурных фондов государством предполагает наличие определенного контроля с его стороны за эффективностью подобных вложений. И здесь кроется большая опасность выхолащивания сути венчурного (в какой-то степени авантюрного) бизнеса: желание застраховаться от любых обвинений в нерациональном использовании бюджетных средств приведет к тому, что преимущество получат проекты с незначительной инновационной составляющей, но сулящие гарантированный, пусть и небольшой, эффект. Фактически в одной команде будут участвовать готовый к большому риску и во многом полагающийся на свою интуицию частный инвестор и крайне осторожный, ограниченный массой нормативных актов игрок в лице государства. Какова будет равнодействующая их совместных усилий? Боюсь, что консервативная линия получит больше шансов: несмотря на формальное равноправие обоих игроков, государство у нас обычно бывает “равноправнее” любых других институтов.
Если частные инвесторы рискуют деньгами собственной компании или даже своими лично, то представляющие государство чиновники — бюджетными средствами. В силу этого первые вольно или невольно сдерживают свои “авантюрные” порывы, что позволяет надеяться на оптимальное соотношение риска и вероятной выгоды. Вторые же могут принимать любые решения, не выходящие за рамки нормативной базы. Здесь кроется другая опасность: раздача денег “своим” компаниям, причем не только на безвозмездной основе. Возможно, единственный способ избежать этой опасности — привлечь к рассмотрению заявок авторитетное экспертное сообщество, о котором на круглом столе говорили почти все его участники, а президент НАИРИТа Ольга Ускова даже объявила о намерении ассоциации организовать такое сообщество на самой широкой основе.
Можно ли подобный институт именно организовать? На сей счет тоже есть довольно большие сомнения. Хорошая аналогия — гражданское общество: можно создать общественную палату, но гражданское общество формируется естественным путем само. Способность давать оценки, как говорят, “по гамбургскому счету” не гарантирована никакими самыми высокими учеными степенями, должностями и званиями членов экспертной группы. К сожалению, формирование авторитетного экспертного сообщества — процесс длительный: он сопряжен с установлением в нем неписаных моральных норм, самоочищением от людей этим нормам не соответствующих, нелицеприятным анализом корректности сделанных ранее рекомендаций и выводов. Известны примеры подобных неформальных экспертных сообществ в отечественной научной среде (к сожалению, в основном исторические): если, допустим, научная работа в области физики успешно проходила горнило семинаров Капицы или Ландау, сомнений в ее высоком качестве ни у кого не возникало. Любопытно, кстати, что колоссальный авторитет нашей научной школы в области генетики был достигнут как раз тогда, когда участие в ее развитии было сопряжено с риском для карьеры и даже жизни, а не с получением тех или иных благ.
В случае с венчурными фондами ситуация совершенно иная — здесь распределяются финансовые средства, и весьма немалые: капитал одной только Российской венчурной компании к концу нынешнего года может превысить 30 млрд. руб. (см. PC Week/RE, № 36/2006, с. 12). Как добиться того, чтобы эксперты не лоббировали проекты близких им организаций или направлений? О том, что подобные ситуации случаются, свидетельствовал рассказ одного из участников круглого стола о том, как его кредитная заявка на реализацию новой технической идеи была отправлена на отзыв к конкурентам.
В целом же размазывание ответственности по нескольким субъектам венчурного процесса таит в себе массу соблазнов для так называемого “распила” бюджетных средств. Если частный инвестор в идеале сам анализирует новаторское предложение, сам оценивает его перспективность и отдает собственные деньги, то отвечает за эффективность принятого решения своим карманом тоже он. В модели частно-государственного партнерства эксперты дают оценку, но не принимают решение о финансировании, венчурный фонд выделяет деньги, но в случае неудачи может прикрыться экспертным заключением, а инновационная фирма и вовсе вне подозрений — венчурные инвестиции рискованны по определению.
Чего ждут друг от друга участники венчурного рынка? Представители инвесторов сетовали на низкий уровень предлагаемых им бизнес-планов. По словам директора фонда альтернативных инвестиций “Альянса РОСНО управление активами” Максима Шеховцова, особенно остра эта проблема для малых предприятий. Как правило, соискатели делают акцент на техническую сторону дела, но совершенно не рассматривают вопросы маркетинга, оценки потенциального объема рынка, стратегии продвижения своих изделий на нем. По-прежнему низка культура оформления и защиты интеллектуальной собственности. Как рассказала Ольга Ускова, с этой же проблемой столкнулась ассоциация НАИРИТ, бесплатно оказывающая до конца нынешнего года консалтинговые услуги по юридическим вопросам и написанию инвестиционного меморандума. Нередко при оформлении прав интеллектуальной собственности возникают имущественные споры внутри коллектива инновационной фирмы.
Охрана интеллектуальной собственности и авторских прав важна в венчурном бизнесе, как ни в каком другом. Кто станет вкладывать деньги в создание ноу-хау, которое легко украсть, присвоить, перепродать и т. д.? Особенно остра эта проблема у нас в стране, где рейдерские группы без проблем завладевают не то что интеллектуальными, а вполне материальными активами. Защита же авторских прав, если судить по публикациям в СМИ, свелась в России к борьбе с незаконным использованием продуктов Microsoft. Не случайно, одна из рекомендаций Максима Шеховцова инноваторам состояла в том, чтобы они внимательно проверяли потенциального инвестора прежде чем вступать с ним в какие-либо официальные отношения. В нашей стране, как выяснилось, множество фондов-пустышек, не обладающих финансовыми ресурсами, но предлагающих в лучшем случае посреднические услуги, а в худшем -- присваивающих интеллектуальную собственность.
Инноваторы, признавая свою недостаточную искушенность в вопросах бизнеса, рассчитывают здесь на помощь со стороны инвестиционных фондов. “Сначала следовало бы понять, почему творческий коллектив обращается именно в венчурный фонд, а не прибегает к другим формам инвестиционного финансирования, — заявил генеральный директор фирмы “Партнер” Ростислав Кузнецов. — Когда мы сможем сами написать бизнес-план и выработать стратегию продвижения своих разработок, то, может быть, венчурный капитал нам уже будет не нужен”. По мнению генерального директора Центра нейросетевых технологий Юрия Галузо, было бы хорошо получить список наиболее приоритетных задач от государства и промышленных предприятий. Думается, следуя этой логике, мы неизбежно придем к госзаказу и целевому финансированию. Но ведь эти механизмы, в отличие от венчурных, у нас и так довольно прилично развиты, а их недостатки хорошо известны. Так, говоря о проблемах, с которыми сталкивается в Москве Агентство по развитию инновационного предпринимательства, его генеральный директор Алексей Костров отметил: “Есть в этой области предприниматели, привыкшие годами получать халявные государственные деньги”.
Не следует думать, что инновационные фирмы плохо понимают специфику венчурных фондов и потому возлагают на них несбыточные надежды. Зачастую они просто не видят других каналов для получения денег на свое развитие. Например, представитель софтверной компании, занимающейся разработками ПО для САПР, рассказал о своем опыте получения кредита в Сбербанке. Там был получен отказ на том основании, что интеллектуальная собственность компании, будучи нематериальным активом, не может служить залогом под кредит, а других активов у компании просто нет. Можно ли в таких случаях, когда сам проект не претендует на звание инновационного и рискованного, надеяться на поддержку венчурных фондов? Этот вопрос, как и многие другие, не получил ответа на круглом столе. Но хорошо уже то, что проблематика венчурных инвестиций в ИТ стала всерьез обсуждаться.
