АВТОГРАФ
У Владимира Бронникова, директора по маркетингу известной питерской компании “Ланк”, внешность и манеры преподавателя респектабельного высшего учебного заведения, типа Бостонского университета, куда, как оказалось, его в свое время приглашали на работу.
Но не будем забегать вперед, а начнем, как говорили древние, ab ovo, то есть с начала.
PC Week: Владимир Аркадьевич, когда-то вы успешно занимались наукой, а сейчас так же успешно занимаетесь бизнесом. Может быть, это - наследственное?
ВЛАДИМИР БРОННИКОВ: Вероятно. Мои пращуры по отцовской линии были изобретателями и изготовляли для царей и знати уникальные деревянные часы. Эти часы по сей день хранятся в специальном зале Политехнического музея, кроме того, их можно увидеть в музее Петродворца. А предки с маминой стороны - купцы второй гильдии, торговцы, их пароходы ходили по Волге и Каме. Думаю, отсюда моя предрасположенность к науке и коммерции. Генетика, одним словом.
PC Week: Где вы учились?
В. Б.: Я закончил Ижевский механический институт. И замечу, что с вузом мне сильно повезло. Туда во время войны частично было эвакуировано Высшее техническое училище имени Баумана, так что профессура была очень сильной. После окончания института я уехал в Питер на стажировку, а затем поступил в аспирантуру ЛЭТИ на кафедру вычислительной техники.
Я был пятидесятым (!), юбилейным аспирантом очень талантливого профессора Евгения Павловича Балашова, который, к великому сожалению, погиб молодым, в возрасте 42 лет.
В 1980 г. после окончания аспирантуры и защиты диссертации я получил предложение остаться в докторантуре, но неожиданно для многих пошел младшим научным сотрудником на кафедру биофизики биологического факультета Ленинградского университета. В то время я был на биофаке единственным специалистом (с дипломом кандидата наук) в области информатики, и мне поручили организовать компьютерные классы для студентов, аспирантов и преподавателей. Как раз тогда вышел приказ Министерства высшего образования о том, что каждый преподаватель вуза должен сдать экзамен по информатике. Вот мне и пришлось принимать экзамены на всех 25 кафедрах факультета, и даже у профессоров и академиков. Однажды на занятиях в компьютерном классе, когда я расписывал доску математическими формулами, один пожилой и очень уважаемый профессор-биолог встал и сказал: “Владимир Аркадьевич, вы, наверное, забыли, что мы не изучали высшую математику, поэтому просим вас рассказывать о кибернетике, компьютерах и моделировании более доступным языком”.
И, видимо, эта реплика так сильно впечаталась в мое подсознание, что заставила задуматься над построением алгоритма решения задач без использования промежуточной математики - например, теории дифференциальных уравнений.
Читая лекции студентам по математической биологии, моделированию биологических процессов, обучая аспирантов и профессоров информатике, я одновременно три года экстерном учился здесь же на биологическом факультете и прошел полный курс, включая медицинскую практику и практикум по физиологии на лягушках.
PC Week: А зачем вам все это было нужно?
В. Б.: Все дело в том, что моя научная деятельность была связана с математическим описанием биологических систем в широком смысле слова (то есть от молекулярного уровня - до экологических систем), поэтому приходилось общаться с исследователями в области нейробиологии, нейрофизиологии, генетики, молекулярной биологии, цитологии, эволюционной биологии. Естественно, мне хотелось говорить с ними на одном языке, вот я и “дообразовывался”.
К 1986 г. материалы для моей докторской диссертации были уже практически собраны. Нужно было только сесть и все написать. Диссертация посвящалась разработке нейрокомпьютеров нового типа и затрагивала фундаментальные проблемы: вопросы математического описания биосистем разного уровня организации, размерности пространства моделирования и переменных, термодинамики сложных биологических систем... В то время за мной уже стояла лаборатория с заказами, темами, была готова монография, - но тут моя изобретательская жилка сыграла со мной злую шутку. Я сел писать диссертацию, а в результате через пару недель, занявшись обзором систем моделирования математических моделей биологических систем, увлекся и начал разрабатывать новую тему. Она называлась: “Применение клеточных автоматов для моделирования биологических систем”.
Довольно скоро своими разработками в этой области я “заразил” сотрудников лаборатории. Все бросили свои предыдущие работы (ну как, бросили? - довели до логического завершения) и переключились на теорию клеточных автоматов. Как раз в ту пору у генетиков появились персональные компьютеры с цветными дисплеями, и мы пристроились к ним, а так как на факультете кроме нас мало кто умел программировать (своих сотрудников, бывших студентов-биологов, я в обязательном порядке отправлял учиться экстерном на мехмат), то мы были в цене и за программы для генетиков получали машинное время.
В результате нам удалось сформулировать новую теорию клеточных автоматов. Она называлась “Обобщенные клеточные автоматы с глобальными связями” и покрывала своими структурами очень широкий класс задач, включая те, которые раньше решались стандартными математическими методами. Но новые алгоритмы требовали новых архитектур.
Мне очень хотелось создать универсальный математический аппарат для описания пространственных алгоритмов.
Основная проблема здесь в том, что очень трудно перейти с одного уровня описания системы на другой. С микро- на макроуровень. Клеточные автоматы - как раз тот самый аппарат, который позволяет это легко делать, потому что описание задачи идет на уровне локальных свойств, а результаты можно получить для всей системы. Поэтому я думаю, что идея применения клеточных автоматов не менее фундаментальна, чем машина Тьюринга. И не случайно Джон фон Нейман пытался ее использовать, но не довел дело до конца.
PC Week: А что вы скажете в этой связи об игре “Жизнь” Конвея?
В. Б.: “Жизнь” Конвея - это частный случай, удачная экспериментальная находка. Мы первыми сформулировали теорию клеточных автоматов как теорию, охватывающую широкий круг математических задач, способную лечь в основу компьютеров не просто другой архитектуры, а другой математики. Она принципиально может быть не двоичной, в ней теряются такие понятия, как “память”, “процессор”, потому что есть среда, есть пространство, в котором живут отдельные элементы - они и память, они и процессор, то есть речь уже идет о молекулярном компьютере. Теоретического описания такого компьютера пока не существует, потому что описать поведение миллионов отдельных молекул, которые ведут себя каждая по-своему, подчиняются каким-то своим законам и при этом перерабатывают некую входную информацию, крайне сложно. Думаю, наша заслуга в том, что мы ввели обратную связь между состоянием отдельного элемента и состоянием всей системы. Кроме того, такой аппарат был нами эффективно применен при проектировании супер-ЭВМ (см. PC Week/RE, № 26/98, с. 32) в рамках НИР. (Кстати, буквально в этом году компания IBM объявила о проекте “компьютера на кристалле”.) Так вот, эту задачу на математическом и технологическом уровне мы решили еще в 1992 г.
PC Week: Разобравшись с клеточными автоматами, вы, вероятно, вернулись к своей докторской?
В. Б.: Увы, нет. Вместо того, чтобы тихонечко тюкать на компьютере диссертацию, я опять увлекся и изобрел игру “Ктор”, которая в свое время наделала достаточно много шума. Мне даже предложили вести в журнале “Наука и жизнь” рубрику “Игра "Ктор"”, и благодаря этому я познакомился с такими интересными людьми, как Рубик и Карпов).
Моя игра построена на основе клеточных автоматов и служит примером того, как можно запрограммировать конкретную биологическую систему, не зная дифференциальных уравнений. После создания “Ктора”, мне пришлось серьезно заняться философией игры, дабы самому понять, что это я там такое напридумал. (В 1998 г. я написал книжку на эту тему - “Искусственные ограничения естественного интеллекта, или Новые игры для детей и взрослых”. Если сил хватит, то, наверное, скоро ее переиздам.)
PC Week: Эйнштейн когда-то сказал, что познание атомного ядра - всего лишь детская игра по сравнению с познанием детской игры.
В. Б.: Да, игра - это сложнейший элемент культуры, элемент эволюции. И, как известно, хорошая игра рождается раз в тысячу лет. В теории игр используется математическое понятие “сходимость”, то есть всякая игра должна быть построена таким образом, чтобы в конечном счете кто-то из партнеров обязательно выигрывал. Не должно быть так, что мы с вами пятнадцать часов играем и никто не выигрывает, а почему - никто не знает. Честно скажу, для разработки “Ктора” я использовал свою лабораторию, и мы продублировали что-то около двух тысяч вариантов правил этой игры. Поскольку вся игра была построена на теории клеточных автоматов и у нас в руках была собственная программная модель клеточного поля, мы могли, моделируя ситуацию для двух играющих и внося простые изменения в правила игры, видеть результаты эволюции на тысячу шагов вперед. В итоге мы задали правила, благодаря которым игра стала “сходимой”, динамика изменений - достаточно быстрой и в нее было интересно играть.
Будучи увлекающимся человеком, я с энтузиазмом занимался этой игрой, вместо того чтобы защищать диссертацию. По инициативе одного кооператива было выпущено 100 тыс. экземпляров “Ктора”, и весь тираж раскупили. В Ленинграде был организован клуб любителей “Ктора” и даже проводились городские соревнования. Я пропагандировал новую игру и как обучающую, и как спортивную, но коммерческой стороной дела тогда не занимался.
PC Week: Говорят, что западные компании хотели в свое время купить у вас патент на игру, но вы его не продали. Почему, если не секрет?
В. Б.: Наверное, потому, что видел ее достоинства. Сейчас я работаю в компьютерном бизнесе и понимаю, что чем фундаментальнее идея, тем больше денег нужно, чтобы ее раскрутить. Надеюсь, со временем наша компания даст моей игре вторую жизнь.
PC Week: В вашем повествовании вы остановились на той поре, когда писали докторскую. Что последовало потом?
В. Б.: А потом началась перестройка, и многое в моей жизни изменилось. Я ушел из университета, так как хотел организовать новую кафедру - вычислительной биологии, но мне не позволили этого сделать, и не потому, что ректорат воспротивился, а потому, что ситуация была такой, что дай Бог сохранить то, что имели.
Я прекрасно понимал, что сейчас наука существует только на стыке разных дисциплин, о чем еще в 80-е годы говорил Илья Пригожин, но в университете такой наукой заниматься возможности не было.
И тогда мы с друзьями организовали частный институт при Академии наук (он до сих пор существует и называется Институт имитационных технологий РАН). Но эта структура не была приспособлена для бизнеса, а так как в 1991 г. я получил заманчивое предложение реализовать свою идею нового типа компьютера в “железе”, то перешел в КБ микроэлектроники “Светлана” на должность зам. директора по науке.
На “Светлане” я проработал чуть больше полутора лет, и это время как раз пришлось на стагнацию военных заказов. Полное отсутствие каких-либо перспектив для научной деятельности и отсутствие зарплаты заставили меня уйти из КБ.
Оказаться на улице после того, как в твоем подчинении находилось более двух тысяч человек, согласитесь, было психологически трудно, но так же трудно было вернуться в университет, хотя меня туда настойчиво звали. Я понимал, что в сложившейся в стране ситуации государственных инвестиций в разработку новых компьютерных технологий ожидать не приходится.
PC Week: А когда вас приглашали в Бостон?
В. Б.: Несколько раньше.
PC Week: Почему же вы не поехали?
В. Б.: Видите ли, тогда была другая ситуация, тогда отъезд на работу за границу означал, что ты с корнем вырываешь себя из России, а мне себя с корнем было вырвать трудно, - может быть, потому, что в Политехническом музее тикали часы, сработанные моими предками...
PC Week: Но ведь другие уезжали...
В. Б.: И я их понимаю. Знаете, у наших инженеров-электронщиков долгое время был комплекс недоенной коровы! Они уезжали на Запад, чтобы “выработать” себя, чтобы использовать свои мозги. И они делали блестящие разработки. Кстати сказать, первый микрокомпьютер был разработан в 1965 - 1966 гг. советскими учеными, и фирма DEC, которая в то время только-только приступила к его созданию, была этим поражена.
PC Week: Как вы считаете, возможно ли в нашей стране восстановить компьютерную промышленность?
В. Б.: Я думаю, произошло два фатальных события, которые не позволят в ближайшие 10 - 20 лет это сделать.
Первое - мы потеряли индустрию микроэлектроники, то есть основу для производства кристаллов.
Эта отрасль не могла не погибнуть, потому что люди, отвечавшие за нее в Министерстве обороны, не могли сделать выбор в пользу того или иного производителя микроэлектроники, так как на их решения всегда влияли разные силы. Было несколько крупных площадок - в Воронеже, Минске, Ленинграде, Зеленограде, - на которых можно было организовать массовое производство чипов.
Мало кто знает, что в 90-е годы в Питере была разработана (раньше, чем у конкурента Intel - AMD) оригинальная и патентно чистая схема, которая полностью реализовывала функции интеловского процессора (так называемый функциональный аналог на другом процессорном ядре - RISK). Если бы эту опытную штуку (а я держал ее в руках) можно было запустить в производство, то страна имела бы миллионы своих чипов. Это был единственный шанс остаться в микроэлектронной области. Но отсутствие государственной политики, четкого понимания законов рынка и то, что за каждым направлением стояли либо разработчики, либо производители со своими интересами, привело к тому, что инвестиции раскроили, как тришкин кафтан, каждому дали по три рубля и никто ничего в результате не получил. А нужно было сконцентрировать усилия на одном направлении...
Второе. Чтобы воспитать поколение людей, которые в состоянии генерировать нетривиальные идеи и воплощать их, требуется минимум десяток лет. Наше поколение не успело себя реализовать, а поколение, следовавшее за нами, уехало на Запад. Лучшие мои студенты давно там.
Разрыв в десять лет - это фатальный разрыв. Да и чтобы построить завод по производству процессоров, нужно сегодня вложить 7 - 8 млрд. долл., которых у нас нет. Таким вот образом мы и оказались на обочине...
PC Week: А что было с вами?
В. Б.: Некоторое время я работал в фирме, занимавшейся разработкой средств защиты информации, пока однажды летом на одном из семинаров не встретил случайно Владимира Просихина, с которым мы вместе работали в Институте имитационных технологий.
Он пригласил меня посетить его компанию и убедиться, что это весьма солидная фирма. Мне понравилось, как в “Ланке” организован бизнес и, главное, какие там подобрались люди, поэтому я и принял его предложение о работе. Сотрудничество наше длится уже более трех с половиной лет, за это время из консультанта я стал директором холдинга по маркетингу и членом совета директоров.
Сейчас я думаю о том, что образование (а по специальности я программист и электронщик), научная деятельность, разные изобретения, работа в крупном КБ микроэлектроники, разработка игры, воспитание учеников, ставших докторами наук и работающих по всему миру, - все это было как бы накоплением определенного представления о своем месте в мире бизнеса. И моя нынешняя профессия - стратегический маркетинг и инновационный бизнес - как бы квинтэссенция того, чем я прежде занимался.
Мои знания, научная подготовка прежде не были востребованы полностью, а сейчас они достаточно активно используются компанией, в которой я работаю. И надо отдать должное господину Просихину, что он рискнул и взял меня, ведь как человеку творческому, свободному мне было достаточно сложно вписываться в жесткие рамки бизнеса.
PC Week: И, наверное, в этой сфере открылись какие-то ваши новые дарования?
В. Б.: Думаю, нет. Бизнес есть бизнес. Грубо говоря, это счет денег. Это дисциплина в отношениях и ответственность за принятое решение. Я не люблю считать деньги (даже в своем кармане), видимо, поэтому мне импонирует мое положение наемного топ-менеджера.
Но работать на компанию и знать, что у нее есть перспектива, прочный костяк, финансовый потенциал и определенная стратегия развития, в формировании которой ты некоторым образом участвуешь, очень интересно. Это - творчество.
То, чем я сейчас занимаюсь, - это не только маркетинг рынка, продукта, но и анализ новых продуктовых ниш, новых разработок. Ведь не секрет, что производить выгоднее, чем продавать.
PC Week: Но в России, по-моему, все наоборот...
В. Б.: Конечно, разработать новый продукт, произвести его и продать гораздо сложнее, чем просто купить и продать; все это большая головная боль - патент, защита прав, организация производства, реклама, брендинг и т. д. Но поскольку конкуренция в компьютерном бизнесе постоянно растет, многие российские компании, традиционно бывшие дистрибьюторами, стали по совместительству производителями. Я не открою секрета, если скажу, что любая компьютерная российская компания, соприкасающаяся с конечным покупателем, с SoHo-рынком, потихонечку что-то у себя собирает. Не сомневаюсь, что это происходит в технических отделах. Почему? Рынок есть рынок. Если рынок требует компьютер с гарантией на один год по цене 500 долл. “под ключ”, то ты обязан такой компьютер представить. Это большая ниша, и это хороший бизнес.
PC Week: Как вы понимаете философию маркетинга и его специфику в России?
В. Б.: Актуальный мониторинг ситуации, исследование продуктов, каналов продвижения и конъюнктуры рынка уже в 1995 - 1996 гг. стали прерогативой продвинутого бизнеса. В каждой уважающей себя компьютерной компании появились отделы маркетинга, отделы маркетинга и сбыта, отделы маркетинга и продаж - в самых разных сочетаниях. К сожалению, из общей философии маркетинга было взято лишь ориентирование на рыночную среду и постоянная обратная связь с тем рынком, которым занимается фирма. Маркетологи нашего компьютерного бизнеса, в прошлом инженеры, филологи, журналисты, рекламщики, изучавшие рынок по зарубежным книжкам, использовали принципы маркетинга в довольно усеченном виде. Активнее всего использовалась реклама, затем public relations, и третье месте по активности применения занимал promotion компании, связанный с так называемыми маркетинговыми ходами на рынке.
PC Week: По-русски это раскрутка...
В. Б.: Да, это раскрутка новых продуктов, новых программ работы с клиентами и дилерами, некие маркетинговые акции, нацеленные либо на завоевание внимания, либо на поддержание спроса, и т. д. Практически такой маркетинг последние три года обслуживал основной бизнес, помогая решать текущие задачи и редко напрямую был связан с его стратегией. Но стратегический маркетинг - это как раз то, чего не хватает компьютерному бизнесу и во что компании будут вынуждены вкладывать средства. Потому что ни один бизнес не выживает, если он не имеет никаких стратегических преимуществ на рынке. Такие преимущества может дать только качественный маркетинговый анализ, прогнозирование ситуации на рынке, поведения конкурентов, рыночной конъюнктуры, появления новых продуктов. До такого уровня наш компьютерный бизнес, думаю, пока не дорос, поскольку его основной задачей до сих пор является выживание в наших нестабильных экономических условиях. А для этого нужны быстрая оборачиваемость капитала, краткосрочные проекты, дающие максимальную маржу, то есть работа на тех продуктовых линиях, на тех рынках, которые и позволяют выжить.
Со временем маркетинг будет играть все большую и большую роль, но только в том случае, если экономическая ситуация будет более или менее определенной. Чтобы делать долгосрочные вложения в расчете на перспективу, изменять профиль компании, диверсифицировать ее, нужно иметь значительный финансовый ресурс, достаточный запас прочности и возможность выполнить свои планы.
PC Week: В нашей стране это сложно?
В. Б.: Да, сложно. Поэтому, мне кажется, правильно поступают компании, вкладывающие ресурсы в разработки, которые они первоначально “обкатывают” на западном рынке, а затем, используя накопленный опыт и потенциал, переносят в Россию. Среди таких компаний мне очень импонирует питерская компания RecSoft. Но есть и другая практика. Благодаря специфике нашего законодательства, финансового и бухгалтерского учета, банковской системы и, наконец, специфике русского языка живут и процветают программистские фирмы, приспосабливающие западные продукты для российской “почвы”.
С “железом” дело обстоит хуже, но на рынке уже появились отечественные производители, которые достаточно успешно конкурируют с европейскими поставщиками и поставщиками из стран Юго-Восточной Азии. И это индикатор того, что позиция на рынке была выбрана интуитивно правильно. Но время таких решений, к сожалению, прошло. Пришло время качественного, многофакторного анализа, время научного прогнозирования.
PC Week: Какие уроки ваша компания и лично вы извлекли из прошлогоднего августовского кризиса?
В. Б.: Наша компания вынесла, мне кажется, из кризиса главное: бизнес должен строиться на грамотном сочетании краткосрочной и долгосрочной инвестиционной политики. То есть нужно развивать такие направления, которые дают деньги сейчас, и такие, что дадут их при изменении конъюнктуры рынка в будущем, - и это главное достижение того же стратегического маркетинга. Пример близок - это расширение нашего бизнеса в Интернет-технологиях. Мы, к счастью, имели двух-летний задел для быстрого старта в этой области. Лично меня кризис убедил в том, что стратегически важные решения (с начала 1997 г. я руководил всеми проектами в Интернете компании “Ланк”) осуществляются в течение трех лет. Я не верю тем компаниям, которые утверждают, что кризис показал, что главное “сохранить кадры” (это всегда главное, независимо от кризиса), “избавиться от лишних издержек” (это тоже всегда надо делать, не только во время кризиса), “быстро занять освободившиеся ниши” (их нужно занимать и в “мирное время”, если у вас есть стратегическое преимущество на рынке, если же его нет, то и кризис не поможет!).
Маленькое примечание. Беседуя с Владимиром Аркадьевичем Бронниковым, я поняла, что он доволен судьбой, работой, коллегами, образом жизни. И слава Богу. Однако когда он рассказывал о своей научной деятельности, я уловила некоторую горечь в его словах и подумала: а ведь вполне возможно, что в его лице государство наше, найдя удачливого коммерсанта, потеряло потенциального Нобелевского лауреата... Вот только интересно, по какой причине - по небрежению или по глупости?
